Мужики, что за лодками пришли уже освоились, лихо гоняли на наших судах по озеру, пытались тягать их руками по какому-то ручью, вроде как волок отрабатывали. Мы их за стенами крепости определили. Посуды выдали, палатки, печки-буржуйки, походные комплекты. Такое раньше только для Горшка делали, спальный мешок, котелок двойной, ложка, много других полезных мелочей, вроде скипидарных зажигалок да рюкзаков под это дело. Олег теперь просит всё это барахло воинам новгородским тоже выдать — уж очень понравилось. Оценили, выдали счёт. Если коротко, то ещё пару лет Гребцы будут вместо дани выкупать за животину снаряжение для людей Рюрика. Так и договорились. Тем более, что с переселенцами да дружинниками пришло и первое стадо овец, что вызвало необходимость сооружать новые постройки, временные, уже в каменной крепости. Под снаряжение же пришлось лодки чуть модернизировать, место определить для нового барахла. Вояки окончательно прозрели — по-богатому их отправляли обратно. Оружия, правда, просили нашего, стального. Но на то у нас запрет, мечи да топоры — только друзьям и только в подарок. Пусть думают, ограничение это торговое не секретное, знают о нём все.
Наконец, заявился Добролюб из Гребцов с небольшой командой.
— Здорова, купец! Как добрался? — я поздоровался с отцом Ярило.
— Буреломы да ручьи сплошные, — в ответ отозвался Добролюб, — про дорогу, что ты говорил, всё в силе? А то зад свой старый окончательно разобью на ухабах тех?
— Про дорогу — все остаётся согласно наших договорённостей, независимо от решения Рюрика. Людей под стройку да припасов нашёл? Как торговать станем?
— Да есть люди, им бы инструмент, да и наметить, где делать. А то я от сына слышал, у вас с этим строго.
— Я тебе человека дам, племянник мой. Он у нас дорожный мастер — такую красоту сделал, закачаешься!
— И где красота та?
— Да ты располагайся, пока, я тебя потом прокачу.
Добролюба определили к Ярило, его людей — в палаточный городок под крепостью. Купец привёз нам олова и свинца, мы ему в ответ стали да бумаги чуть не по весу, нормально сторговались. С торговлей все нормально, а вот со взаимоотношениями с семьёй — засада у дядьки. Надо вроде как Ярило уже в Гребцы ехать обратно, а Жуляна ни в какую не хочет, у неё тут «бизнес», а сама она — «бизнес-вумен», я её так обозвал, вот и прижилось. Барышня устроила натуральный скандал свёкру, мол, тебе надо — ты и езжай. И Ярило под раздачу попал, к мне пошёл, мол, успокой бабу, государь, а то опять мозги пилит, возвращаться не хочет в родные пенаты. Я только хмыкнул, похоже, знаю я причину такого поведения. Взял с собой Смеяну, Зоряну, засели на кухне у Ярило, ждали пока девочки в соседней комнате пообщаются. Там была сначала ругань, потом увещевания, потом тишина…
— Как невестку-то у вас поменяло. Я думал, взбалмошная она, а тут так расцвела, доброй стала. Пока я про Гребцы не заговорил, — выдал мне Добролюб.
— Да не надо девок в чёрном теле держать и в теремах запирать, — парировал я, — мы ей только возможность для развития дали, дальше она сама.
— И что за возможность? — заинтересовался Добролюб.
— А сейчас покажу, — я быстро смотался в «Салон красоты», принёс альбом, — вот, смотри.
Как только у нас появился этот салон, так и пошло развитие фотодела. Девчёнки полдня причёску делают, платья шьют, на каблуки влазят, макияж — а потом все смывают, и нет больше красоты. Вот и пришла ко мне щебечущая делегация с требованием выделить фоторесурсы на сохранение образа барышень в нарядах на веки вечные. Буревой, которому я это отписал, застонал, но пожелание общественности выполнил. Теперь у нас на коммерческой основе производится фотосъёмка. Накрасятся-нарядятся — и давай по лесу шастать, места красивые искать, на память снимки делать. Сначала мы это скрепя зубами делали, но потом, когда «болезнь по людям пошла», наоборот, сами начали принимать активное участие в процессе подготовки, подсказки фона да формирования композиции. Просто у нас так хорошо и спокойно стало в городе, особенно среди барышень, что такое стоило любых затрат. А по одному снимку с тех «фотосессий» шло в альбом в «Салоне красоты». Вот его Добролюб и рассматривал. Глядел, и как то странно себя вёл.
— Кхе! Ишь ты, да и впрямь красиво как! И что, у вас тут прям в таком виде девки шастают? — ткнул он пальцем в крупную барышню с глубоким, экспериментальным декольте, — Вот ведь шельмы! Прям как молодой себя почувствовал, а то теперь-то таких девок уже нет, что в молодости были!
— Ага, по молодости и пиво слаще, и девки краше, — я подколол купца, — а ты никак себе вторую жену завести хочешь?
— Да какой там вторую, с этой бы совладать, — в шутку развёл руками купец, — она мне тут на днях…
Двери, наконец, отворились, оттуда вышли наши барышни.
— Ну что, всё так? — я подмигнул Зоряне, Жуляна стояла красная, как рак.
— Ага, — кивнула мне супруга.
— Ну что, Ярило, поздравляю, скоро у тебя пополнение будет, — я начал трясти руку мужику, то лицом полное непонимание изображает, — да и тебе Добролюб скоро не до молодок будет, внуков нянчить…
— Это ж как! Сколько лет… — всплеснул руками купец, Ярило все ещё в прострации.
— Супруга твоя непраздна, Ярило, — нормальным языком передала мои поздравления Зоряна, подталкивая красную Жуляну к мужу.
Тот наконец выпал из ступора, вскочил, не зная куда себя деть, уже я его подтолкнул к жене, тот подхватил её на руки и закружил по комнате.
— Отстань, дурень, не дави на живот! — та начала шутливо бить его по плечам тоненькими ручками.