Рассказ затянулся на два часа, с учётом перевода. Эх-х-х, Ярослав хорошо переводил, Толик так не может. Пленный нам выдал всё, мы изобразили «эффект Златобора», натурально присев от полученных новостей. Как мы и думали, оказался он дружинником, пришлым, наёмным. Род его где-то в другом месте, тут на службу к старейшине подвязался. Мелкая девчёнка — его наречённая, любовь у них сильная, родители её не против. Он охранял ворота с другой стороны крепости. Пришёл после дозора, ему народ нашептал, как старейшина расплатиться хочет, про баб, что нам предлагал сказали. Парень разозлился, пошёл на разборки к деду. Тот сидит, сундуки да бочки по всей избе, орёт, что он тут главный, и решил уже всё, и не ему, наёмнику безродному, указывать старейшине как дела вести. Парень с дуру ему засветил по лбу — маразматик врезал дуба. Вояка-наёмник мигом пришёл в себя, он теперь половине села кровник. Руки в ноги, и за забор, в озеро, а там уже наши его оприходовали. Вот и думает теперь, в крепость ему хода нет, забьют, возлюбленная в плену. Что делать — непонятно. А мы думаем, почему мужик нам продовольствие не носит, уже обед — а всё нет никого! Голова-то, оказывается, помер!
— Эй! В крепости! Вы там как, созрели? — я опять начал переговоры.
— Да что тебе надо-то!? — теперь говорил другой голос, я так понял, сын того старейшины.
— Да ты все неси, я выберу, — подначил я голос за стеной, — где предыдущий «переговорщик»?
— Умер отец, — после недолгой заминки послышалось из-за стены.
— И что, прямо сам умер? — надо «провентилировать» обстановку.
Пауза перед ответом затянулась сильно, куда там Станиславскому.
— Сам, — наконец, отозвался голос, — старый уже был…
— Сам, значит… — сказал я уже потише, — Так что там с платой?
— Будет скоро, — обречённо промолвил голос.
Корелы из крепости начали разбирать завал в воротах, но аккуратно, чтобы мы не смогли влететь верхом в село. Из него показалась маленькая лошадка с телегой. На телеге — куча всякого барахла навалена. Судя по тому, что я знаю, это «заначку» деда вывели. Перун тебя задери! Вот что за дела! При разборе барахла пришло на ум только одно. Люди старые, бывает, мусов всякий домой тянут, нарушения у них в психике. Так вот такой же хлам и тут скопил этот маразматик. Какие-то железяки, медь, камни, ткани прогнившие, меха, потерявшие товарный вид. Поделили кучу — десятая часть ещё куда ни шло, там серебро да шкурки неплохие, остальное хлам. Надо теперь решение принимать, сомневаюсь, что у них ещё что-то стоящее есть. Но стоит уточнить, позвали пленного вояку. Тот подтвердил, что это заначка деда, и такое рассказал, что волосы зашевелились. Этот старый маразматик продовольствие нам даже не из своих погребов доставал, а с людей собрал, тут чуть не половина запасов всех жителей крепости! Всем лапшу на уши навешал, что, мол, с других селищ соберём на зиму. И это он делал, чтобы мусор этот нам не отдавать!? Да этому парнишке памятник надо ставить, за избавление корелов от маразма!
— Эй! В крепости! Слушай меня, я вот эти меха возьму, остальное барахло твоё забирай, нечего тут брать. И ещё, по слову отца твоего, девок возьму. Точнее, одну. Вот эту, — указал на кусачую мелкую, — считай, в расчёте будем. Только вот с клятвой решить надо. Выходи, документ подписывать станем…
Вот сейчас и решится, насколько сын достоин своего отца, в плохом смысле этого слова. Если тоже трус да Плюшкин, не выйдет, а если нормальный мужик, то появиться, за общество пострадает. Новый глава посёлка не подвёл, перебрался сквозь вновь установленную баррикаду, и осторожно направился ко мне. По кивкам наших пленных я понял, что это тот, кого мы ждём.
— Здорово, боец. Как звать? — последовало непереводимое корельское имя, — Будешь Игорем, я по вашему плохо имена запоминаю. Вот тут написано, что ты, перед богами и людьми, клянёшься…
Я прочитал документ. Там обычная такая клятва, по которой подписавший её обязуется людей корельских, что нам должны, не прижимать, злобы не таить, месть не замышлять. В том свидетели боги и предки, ну а если нарушишь данное слово — то пеняй на себя… Игорь кочевряжиться не стал, уколол ножом палец, поставил кровавый отпечаток. Я — печать и подпись, да под его удивлённым взглядом тряпочкой со спиртом ему палец протёр. Игорь выжидает теперь, мой ход.
— Все, ребята, сворачиваемся! Операция «Осада» окончена, — лагерь закипел.
Мужики первым делом сняли внешнее ограждение, сложили «колючку», потом — дальние посты свернулись, привезли пулемёты, сняли «сигналки». Лодка прибыла, начали её разбирать, под удивлённым взглядом Игоря. Ещё бы, она-то металлическая! Час на сборы, палатки собраны, все упаковано. Теперь пленные, настала их пора. По одному, под роспись об отсутствии претензий, освобождали людей, ставили их в строй под присмотром стрелков. Всех в кучку поставили — собрали и «концлагерь». Теперь мы готовы выдвигаться.
— Продукты занеси, испортятся, — я отдавал руководящие указания Игорю, тот стоял и кивал, — Сено мы вам собрали, да и дрова тоже, работы теперь меньше. Про те три села забудь пока. Твой отец их защищать не стал, хотя и обязан был, раз дань брал. Мыта же с них, пока они мне долги не отдадут, не вздумай брать, ты клятву в том давал. Вот тебе копия договора аренды, который мы с ними заключали, из-за него я пришёл. Мой то инструмент, я его в пользование дал. Потому и попали вы в этот переплёт, ну, в осаду, короче…
— А у нас из крепости… сбежал, — опять непроизносимое корельское имя, — если он на вас нападёт, то не наша вина, вы его невесту с собой берёте.