Зависли над списком товаров на обмен. Там ещё сложнее. Метры, тонны, килограммы, километры, литры — для местных это филькина грамота. Решение предложили сразу. Все действия в этом направлении Олег согласовывает с Рюриком. Пока же Ярило остаётся у нас и занимается образованием, пытается понять соотношения стоимости продукции в Новгородских землях и в Москве. Потом принимается решение — что и в каких пропорциях пойдёт на обмен. Такая вот многоходовочка.
На фоне этого, третий день проходил процесс опроса мужиков, пришедших с боярином. Кто как сюда попал, как принуждали, чем занимается, насколько хозяйство пострадало из-за отвлечения на поход, «С моих слов записано верно», подпись отпечатком пальца. Кипа бумаги росла, писали на словенском и русском, куча народу тем занималась под руководством Власа. Ещё пару дней — и можно будет готовить серьёзный такой отчёт для князя, чтобы не было недопонимания. Мужики ходили, щупали руками крепость каменную, да пытались расспросить москвичей по жизнь нашу. Строго по согласованному тексту, каждое утро доносимому Власом до всех, взаимодействующих с гостями, наши занимались подрывной работой в головах мужиков. Да, есть главный, Сергей, он за все отвечает. Нет, других нет, Рюрик сосед, не более. Да, все это наше, совместное, государственное. Сменится государь — другой управлять этим будет. Да, закон для всех один, Сергей тоже от того страдает, но сам так наказал. Нет, законы «от балды» не меняют. И нет, нечисти в тракторе не водится, там железо только. И куча прочих мелких и бытовых вопросов — голод, жилье, что можно а что нельзя. Корабелы наши тоже язык подкладывают, но уже по собственной инициативе, без нашего участия. Народ думает, прикидывает, сравнивает. Ну, пусть подумают, да на ус мотают.
Потихоньку люди покидали окрестности Москвы. Когда последняя группа из Гребцов была опрошена, стали собираться в дорогу и Олег с Добролюбом. Ярило согласился остаться в Москве для получения образования, только попросил себе дружинников, друзей своих, оставить несколько, да из Гребцов семьи привезти. Мы не против — потянем, не страшно. Так вот за разговорами и пролетело время.
Грандиозный ящик с документами для Рюрика — все это упаковали на санях. Отдлельная статья — фотоальбом, в нём заказ княжеский, товар, так сказать, лицом, несколько совместных фотографий с Олегом, и даже пяток батальных сцен — со стены подростки сняли, я попросил. Это всё для подтверждения договоров, ну и непонятности нагнать — пусть тоже извилины напрягают. Тем более, что на фоне лодок для Рюрика вполне узнаваемые стоят Олег и Вольга. Особый груз — заключённые. Всех вывели в кандалах, тепло одели, чтобы в дороге дуба не врезали и уложили на сани. Зря это сделали — народ был в курсе, кому они обязаны битвой проигранной и гибелью соплеменников, шумели и ругались все так, что Олег сильно начал переживать за сохранность хмыря и его подручных. Пришлось отельно рассказать о том, что эти ЗэКа пойдут к князю как подтверждение наших слов, а если этого не будет, то князь и осерчать может на людей своих, что боярина не сохранили. Народ проникся — только пару фингалов пока их в сани грузили наставили, да заплевали чуть не по брови. Пленники грустные, молчаливые, судьба их теперь представляется совершенно непредсказуемой.
Последнюю колонну провели до наблюдательного поста. Сильно за полночь вернулись, много времени путь занял. По утру был объявлен выходной, за счёт тех новогодних каникул, что не удалось отгулять. Поэтому провели время с семьями. Вовка мой уже совсем большой стал, в школу на следующую осень пойдёт, в первый класс. У Кукши и Сигни мелкий подрастает, на радость родителям и деду. Назвали, как и обещали, Ярославом. Веселина тоже на сносях, быстро тут у них всё, не тянут с потомством.
А после выходных сели решать другую внешнеполитическую проблему. Надо разобраться с нападением на наш БТР. Спускать такое с рук я не намеревался, а то начнётся тут «беспредел». Потому было решено послать экспедицию для поиска тех удальцов, что нам поцарапали машину и разбили в ней стекло. Влас и Леда скрупулёзно подсчитали ущерб материальный, моральный и людской. Двое раненых! Для нас люди дороги, потому и сумма там приличная, на лечение и компенсацию нетрудоспособности.
Три дня на согласование и дополнительные следственные действия. Кукша с Власом по следам прогулялись, они уходили в замёрзшее болото. Заключение следопытов было следующим. Человек пятнадцать-двадцать, судя по тому, что удалось разглядеть, одеты по даже местным меркам небогато, вооружение — слабое, даже наконечники у стрел костяные попадались. Разве что копьё, что пробило лобовое стекло — с бронзовым, причём довольно старым, он аж позеленел. В засаде они лежали пару дней, а потом сразу ушли. Двинулись на север, а значит, скорее всего, корелы.
Группа пролетарского гнева, которая отправилась по маршруту была пешей, коней побоялись брать. Лошади к нам не привыкли да и места дикие. Даже замёрзшее болото опасно — может в любой момент растаять из-за подогрева снизу гниющей органикой. Группа была со мной во главе, дипломатическая так сказать часть, Кукша — главный военный, Юрка — главный переводчик. Собрали двадцать человек из наших, крепостных, госбезопасности, ну и двинулись. Провожал нас только конь вороной, боярский. Животину так и не удалось загнать в конюшню, не давалась. Все ржала, бедная, убегала, о хозяине горевала. Болеслав, боярин, сволочь, конечно был, но животина у него хорошая — верна, сильная, и красивая, жалко её. Сена ей оставляли за стенами, она его съедала, но в руки не давалась. Такая вот звериная верность.