Московское боярство - Страница 31

Финал боя был кровавый. БТРы развернулись чуть, и ударили пулемётами по сдающимся, как и показал Кукша. Зачем он это сделал — я не знаю, но какие-то соображения, видать, им двигали. Все, кто не успел обнять землю живым, опустились на неё бездыханными. Крайняя башенка на стене, молчавшая до этого, ударила двумя пулемётами и снайперским огнём по убегающему пухлому. До леса добежали только кони… В наш правый фланг влетел табун, мужики, как и тренировались на такой вот случай, отбежали, оставив стоять вместо себя соединённые щиты, но кони проломили щиты, и потоптали стрелков. Черт! Потери… Обезумевший табун полёг под фланговым огнём и от выстрелов девушек со стены. Все. Битва окончена. Хот какая к чертовой бабушке битва — опять у нас геноцид хроноаборигенов вышел. Я посмотрел на часы — все заняло не более двадцати минут. Ужас.

БТРы, не находя противника, выдвинулись в сторону группы военных боярина, что не вступала в бой. Те стояли, пехота и всадники в кучу, и не двигались. Копья смотрят в небо, пехотинцы стоят напряжённо. Ждут. Выбежал Влас, вскочил на свою лошадь, и с группой своих ГБ-шников и Лисом помчался к ним, махнув БТРу чтобы следовал за ними. Тот пополз потихоньку. Кукша подъехал ко мне:

— Ну, вроде всё. Только с этими разобраться надо, — пасынок махнул в сторону замершего посреди поля «ежика» из щитов и копий.

— А сдающихся ты на хрена положил?

— А трусы потому что, — спокойно ответил Кукша, — те сбежали, им туда и дорога, эти оружие побросали, но роту давали боярину, значит, тоже дерьмовые людишки. А вот эти, что посреди поля остались, их бы надо сохранить…

Я недоуменно уставился на начальника штаба.

— Сам посуди, — терпеливо начал рассказывать Кукша, — трусы да предатели кому нужны? Никому. А эти и клятву не предали, и оружие не бросили. Значит, не нам, так Рюрику точно пригодятся, да и грамотно они строй собрали, если бы не винтовки и пулемёты — мы бы его хрен разбили. Нужны такие люди, всегда нужны. Умные и смелые — с такими договориться можно.

Гляди-ка! А пасынок то у меня политиком растёт! Я с уважение гляну на него:

— А Торир что говорит?

— А он сейчас к ним пойдёт, разговоры говорить, — ухмыльнулся Кукша, и подначил меня, — он, в отличии от некоторых, сразу все правильно понял.

— Но-но! Я ещё пока государь! — я шутливо погрозил Кукше, тот улыбнулся, — А этих всадников, на левом фланге, что вообще в битве не участвовали, тоже под нож пустишь?

Кукша улыбнулся ещё шире:

— Почему не участвовали? Участвовали, но на нашей стороне. То Ярило, знакомец наш, у него с Власом договорённость, — поведение той группы военных сразу стало понятным, как и красная тряпка на копье, — Ярило-то теперь вроде как единственный, кто в битве людей уберёг, а они все под князем ходят. Такие дела.

Действительно, дела-а-а… Торир между тем подъехал к группе оставшихся вояк, что строем стояли посреди поля, и начал «переговоры». Традиционно, пять шестых тех переговоров — понты да непереводимый фольклор, но судя по начавшим доноситься смешкам, общий язык они начали находить. Хотя копья воины не бросили. Влас подъехал с двумя конниками. Одного я знал, то Ярило, вторым оказался суровый дед, чем-то похожий на Торира, с длиннющей бородой.

— Поздорову будь, государь, — Ярило слез с коня, поклонился в землю, спина не переломилась, молодец, я кивнул в ответ — это отец мой, Добролюб.

Дед слез с коня, землю лбом бить не стал, тоже кивнул, но уважительно. Я протянул ему руку, тот помялся, подумал, потом пожал, по локоть, традиционно.

— Сергей, государь Российский.

— Доролюб, купец с Гребцов, — представился отец Ярило.

— А это, — я гордо показал на стену, — Москва, столица наша. Добро пожаловать, Добролюб. Мы тем кто с добрыми намерениями всегда рады. Остальным… Ну, сам видишь, что бывает, когда договориться не получается.

— Ага, загляденье просто, — Добролюб был настроен благодушно, — за сына спасибо, что отпустил. Да и это… За голову нашего… Ну, скажу так. Винить тебя ни в чем не стану.

И лыбится, гад! Хитрый жук, надо с ним поосторожнее. Надеюсь, наша наглядная демонстрация мысли дурные отогнала, теперь и конструктивно поговорить можно.

* * *

— Там ваши вояки застряли на поле, да пешие разбрелись. Надо заканчивать это всё и думать, как дальше быть. Поможешь?

— А чего и не помочь, — легко согласился Добролюб, и забрался на лошадь.

Я тоже залез на коня, слезал пока здоровался, и повёл народ к Ториру. Там уже абсолютно небоевая обстановка, мурман и мужик, который всех собрал в строй, больше подколками перекидываются.

— Вылезай, Клин, я тебя пивом угощу! — надрывается Торир.

— Ага, видал я твое пиво, вон, лежат уже тут… пьяные, — в ответ ему доносится из строя, — как бы тоже голову не потерять, от такого хмеля.

Смешки в строю копейщиков, но копья не опускаются. Мы ехали через поле битвы. Мои стрелки редкой цепью прочёсывали его, добивали раненых. Часть, молодые особенно, не выдерживала увиденного, отдавали на поле свой завтрак. А я ничего! Привычный уже. Разве что зеленоватый цвет лица придаёт моей физиономии лёгкий флер благородства. А Добролюб, кстати, это видит, и ухмыляется, зараза. В крепость его не пущу — нам такие наблюдательные не нужны. Подъехали, только хотел встрять в диалог, началось нечто непонятное. На краю леса, где скопились пехотинцы, возникло шевеление. Шевеление и шум.

— Сто-о-о-оять, я сказал!! — знакомый, резкий и властный крик раздался из леса.

Сбив снег с веток деревьев, растолкав пеших вояк, на поле влетела кавалькада всадников. Мои насторожились и встали в строй — держать оборону. Вновь прибывших конников было немного, человек пять, но судя по шуму из леса, сейчас ещё будут.